Дед Касымбай

- Что же, милая моя Надюша, не хочешь больше ждать? А ведь столько прождала... Мне тоже было плохо без тебя. Один я совсем. Приду скоро... жди...
Касым сел на сколоченную им же маленькую скамейку и поставив свою тросточку чуть поодаль, пристроив на её набалдашник свой подбородок, точнее он сначала положил на него свои старческие ладони, а потом взгромоздил всё остальное. Надвинутая на лоб кепка и очки, испачканная кумысом куртка с новопосаженным пятном, протёртые штаны и лёгкие мокасины. Всё это сидело и плакало. Сквозь солнечные очки, за ними по щекам капали слёзы, стекая тоненькими струйками вниз и просаливая землю. Изредка его хрупкие плечи вздрагивали и если смотреть на старика издали то было понятно, какой глубокий кризис он сейчас переживает.
Он плакал. Плакал как маленький ребёнок. И он не стыдился этого. Пусть все видят. Но никто не увидит, как на зло. А если и увидят, то не пожалеют. Касыму не нужна чья-то жалость. Он прожил долгую жизнь и был уважаемым стариком, потому как с самого раннего детства работал, привык всё зарабатывать своим горбом и руками и никого никогда ни о чём не просил. Всё привык делать сам. В такой позе Касымбай просидел около двух часов, практически без движений. Солнце немного поубавило свою прыть. Касым встал кое-как, едва не упав от потери равновесия, да и кровь вся стекла ниже колен, поэтому его повело.
- Ну, пойду я... а ты жди апа... немного осталось...
Касым крепко завязал проволокой калитку и пошёл проходить те самые двести метров до перекрёстка. Это будет его марш-броском, а там может подкинет кто...

* * *

И долгие долгие месяцы хранилась в памяти народной его неблагодарная кончина. Историю эту мне поведала старуха Гульжан, а я передаю её вам, в точности так как сам слышал. Никто точно не знал, сколько ей лет, но она была страшная, умалишённая бестия и люди называли её Кошмар-апой. Вот, собственно, её исповедь:
- Деда Касыма то помнишь? Знаешь конечно. Сторожил то кладбище наше. Умер ведь, с месяц уж как. А как нехорошо то Аллах с ним поступил, словно с собакой какой. И за что только, одному ему известно. Не справедливо он обошёлся с ним. Касым ведь два дня дома лежал, бездыханный. Вонять уж начал, а дела до него и нет никому. Соседи почуяли неладное, что де за запах от стариковской квартирки идёт. Никак помер. Дверь то они вскрыли, глядь, а он уж и спрел совсем. Жара то какая тогда стояла. Так они хотели в морг его отдать, чтоб выяснили там отчего старик то наш помер. Даже водителя заказали, благо что всем подъездом скидывались тенгой на это. И что ж? Приехал водитель. Загрузили тело его тощее в машину, на которых врачи ездют ну и поехал он. Повёз он его в Рудный, да на пол пути колесо у него пробило. Вышел шофер, принялся колесо чинить. а инструменты то у него лежат внутри, где Касым находился. Открыл он дверцу и давай материться, проклятья во все стороны посылать. От тряски такой сильной дед наш развалился то совсем. И руки у него от плеч поотлетали, и ноги в коленах, голова на нитке держалась, кое-как. И все то кишки его пораскидало в машине во все стороны. Грязь везде, словом срам господний. А шоферу то делать нечего, ехать ведь всё равно надо. он уже бедный и исплакался весь, тошнит его, запах то какой стоит. Он голову себе тряпкой обмотал мокрой, чтоб вдыхать меньше и ну отскребать его. В руках лопата и ведро. Вот и всё. Он его в это самое ведро по кускам собрал, да яму вырыл близ дороги, туда он его и выкинул, похоронил то есть, вместе с блевотой то со своей, всё перемешалось в яме, будь она не ладна. Вот так и было то всё, ничего я не приврала. Всё как на духу рассказала. А ещё что я слышала, так это будто знал он, что всё будет так. Он ведь подарков всем напокупал, а в тот день, что помер, даже оделся в чистое. Да бельё это видать ему там не пригодится. К жене своей собирался, туда. Сколько раз от него это люди слышали. Встал на своём и всё тут, и никто отговорить не мог. Как он её любил то а? Да только знаю я, что не быть им вместе. Хоть он земле и предан, а всё равно здесь будет, с нами. Нельзя ему туда. На кладбище, видать, на роду у него написано, до конца быть. И будет он на могилке сидеть, с Надей то со своей. Говорят даже, что видели его там, сидит, не шелохнётся, а только вздыхает тяжко. А ещё говорят, что он это точно, потому как запах там стоит нечеловеческий, разложения. Нигде нет больше, а там есть. Злой он стал. Знак то плохой, скоро все повымрем, уходить отсюда надо, да побыстрее. А ведь Касымбай то один жил, не было у него никого. А теперь то сразу и внуки появились, и племянники.