Солдат и мальчик

- не плачь. Я же - человек слова, и мы будем дружить сколько ты захочешь.
Он берет мальчика за шею и нежно, но твердо притягивает его голову к своему члену. - Целуй сколько сможешь...
Мальчик неуклюже обхватил маленькими ладошками солдатский фаллос и чмокнул в толстенную, словно груша, головку. Из дырочки, что посреди головки, выкатилась прозрачная капелька и застыла.
Мальчику показалось, что солдат тоже хочет пи-пи, и он на миг перестал целовать эту пылающую каким-то удивительным огнем грушу, пахнущую почти так же, как губы солдата... - Целуй! Чего же ты? - нетерпеливо говорит солдат. И мальчик целует его в эту капельку. - Возьми конец в ротик! - командует тот.
Головка сразу же заняла весь рот и на большее там попросту не хватило бы места, даже для той капельки. Поэтому мальчик не столько испугался, сколько удивился, когда его рот стал быстро наполняться чем-то вязким и теплым, похожим на кисель.
Но эта жидкость по вкусу совсем не походила на кисель: она не была сладкой, она не была горькой или соленой... Она была как будто бы совершенно безвкусной. И в то же время некий необъяснимый привкус в ней мальчик уловил.
Что-то едва уловимое и давно забытое... не совсем такое, но похожее...
- Глотай скорее! Ну же! - сквозь дикие всхрапы выкрикивает солдат.
Мальчик послушно глотает, но оно все не кончается.
"Чудно, - думает он, - почему так дергается и стонет солдат? Если ему больно, почему он не вытащит свою пипиську изо рта? А может, ему приятно, вот он и стонет. Может, всем дядям и солдатам с большими пиписьками очень сладко, когда они суют их кому-нибудь в рот? И почему они у них такие большие? Это же так не удобно, когда такие большие. Даже во рту не помещаются. И в трусиках им тесно... А моя пиписька поместилась у него вся целиком, даже с яичками. Я же чувствовал, как было горячо. Но почему тогда я не стонал? И почему у меня ничего такого не текло, а у него продолжает течь?"
В его голове роилась тысяча вопросов, и ни на один из них он не находил ответа. Конечно, он мог бы прямо сейчас задать их солдату, но как, если рот занят этой набухшей головкой, которую солдат и не думает вынимать.
Сам же он не может выплюнуть ее, потому что солдат цепко держит его за шею - головы не повернуть. И стонет, стонет...
Но вот мальчик кончил глотать, во рту стало свободнее, головка сделалась помягче. И хотя он продолжал посасывать эту странную соску, из нее, наконец, перестало капать.
- Шире рот, - скрипнул зубами солдат.
Мальчику показалось, что голос его друга стал похожим на голос пьяного человека, но он безропотно повиновался ему.
И тогда солдат с силой просунул головку в самую гортань мальчика. Ему стало трудно дышать. Он попытался освободиться хотя бы на сантиметр, чтобы не задохнуться и не умереть, но головка уже сама уменьшилась и мальчику стало чуть легче.
Солдат уже не стонал, лишь тяжело дышал, как после большого забега. Мальчик даже порадовался, что его другу, быть может, надоело это странное занятие. Но не тут-то было! Солдат взял его за руки и опустил их на свои тугие шары-яички.
- Мни их вот так, - показал он. - Мне будет приятно. Пожалуйста, дружок...
И мальчик начинает послушно мять эти тяжелые шары. Ему не терпится узнать, что находится в этих яичках. Уж не этот ли странный кисель? И для чего они вообще нужны мальчикам и дядям? Может, для того, чтобы их мять?
Между тем солдат качал своим фаллосом с такой быстротой, что мальчику казалось, будто набухшая головка постоянно находится в его горле.
Потом солдат на секунду замер, вот он уже изогнулся и так резко качнул передом, что весь его член целиком вошел в широко раскрытый, как у помирающего галчонка, рот мальчика. И тут же хлынул густой поток этого странного киселя.
Солдат застонал громче прежнего. Вскоре этот стон перерос в жуткий вопль и закончился то ли коротким вскриком, то ли всхлипом.
Дернувшись в последний раз, словно в эпилептическом припадке, он затих.
Мальчик, уже не ожидая команды, глотал последние, убывающие порции жидкости, будто делал это каждый день много лет кряду...
- Ты устал, дружище? - хрипло говорит солдат, вынимая из онемевшего от неустанной работы рта мягкий и сразу уменьшившийся вдвое член. - Это ничего. Так только в первый раз бывает, потом привыкаешь...
- Тебе хорошо? - спрашивает мальчик, едва двигая челюстями и с удивлением разглядывая порозовевшее лицо солдата.
- Очень. Спасибо тебе. Ты меня здорово выручил. Я очень хочу с тобой дружить. А ты?
- Да... - не слишком уверенно отвечает мальчик. - А по-другому как-нибудь можно дружить, - на всякий случай уточняет он.
- Можно, - усмехается солдат, вспоминая своего командира - старшину, который так страстно обожал сыроежки и... солдата, точнее его попку. - Можно, - повторяет он с затаенной мстительной тоской в глазах, - но не сейчас, а когда подрастешь. А...