Красавица и Хулиган. Глава 4

Валик вернулся домой совсем другой. Как в песне Сплина. Потеря девственности стала настоящим откровением.

«Я — девушка! — неустанно повторял он. — Так значит я — девушка! Вот почему мне всю жизнь так не везёт!»

Когда Валик немного подрос, мама часто, глядя на сына, то ли в шутку, то ли всерьёз, вспоминала, что хотела девочку и у неё почти получилось. Мальчик Валя не сильно отличался от дворовых девчонок. У него были такие же девчачьи повадки и черты лица, такие же формы тела и голосок.

Валик с горечью вспоминал детство, внутри него зрела обида на родителей, которые не оставили выбора. Он и раньше слышал про транссексуалов, но представить себя не мог, что однажды станет одним из них. Всё-таки смена пола хирургическим вмешательством — самое жестокое, что можно сделать с телом.

Теперь он так не думал. Он хотел быть девушкой до конца: с грудью, вагиной. Гулять по вечерам с лучшей подружкой, встречаться с парнями, трахаться. Чтобы всё у него было по-настоящему: трусики, юбочка, кофточка, заколочка.

Вот только как окружающие воспримут преображение?

«Будут смеяться, конечно. Родители не вынесут позора!» — Валик горестно вздохнул.

Он сидел у себя в комнате в женском образе: юбочке, подаренной Максом, чулочках, трусиках. Попа приятно гудела, запомнив отбойные удары, пробившие непростительную дырку. Рот моментально наполнялся слюной, стоило только подумать о солоноватом густом вкусе.

Ах, как не хотелось возвращаться в реальный мир! Разоблачаться, оставлять мечту. Но что поделать: за окном брезжил рассвет первого январского утра.

***

Макс переживал секс с Лялей не менее эмоционально.

«Я сломал заклятие!» — ликовал он в мыслях.

Первая целка порвана! Она готова повторить опыт, остывает для новых совокуплений.

Вокруг ещё столько баб! Они бесконечной чередой выстраиваются в магазине, строят глазки на остановке. Ни одна не сможет устоять перед его напором, ни одна! Он затрахает в обморок любую, кто хоть немного походит на женщину.

И всё же в глубине души скребла кошка: а что если всё это неправда? Что если он обманул себя и выбрал неверный путь? Он лишился девственности не то чтобы с девушкой, это был переодетый пацан. Да, очень женственный и сексуальный, но всё же. Валик — не обычная девушка. У него есть писюн и подставлять он может только очко.

Что если член опять не встанет, когда зад подставит настоящая девушка?

«Есть только один способ проверить!» — решил Макс для себя, засыпая, долго и тревожно ворочаясь с боку на бок.

Он был непоколебим в стремлениях, отважно бросался в авантюры, не боясь высказывал мнение, не страшился порицания окружающих.

Единственный человек, который вызывал в нём подавленную неприязнь и желание уйти от столкновения, был его отец — властный беспощадный тиран, годами измывающийся над матерью, с рождения воспитывающий сына в ежовых рукавицах.

«Колчак Михаил — пятьсот лошадиных сил», — так называли друзья этого вытесанного из гранита двухметрового зубра весом в сто тридцать килограмм. Это была гора мышц, связанных узлами, собранных в плечах и грудине. Двукратный чемпион Советского Союза в сорок лет имел внешность орка: бычья шея, квадратная голова терминатора, ломаные уши, узкий сморщенный лоб, свисающий на брови, квадратный подбородок, стальные челюсти, перемалывающие жёсткое мясо, как мясорубка, острый взгляд водянистых вечно пьяных глаз, неподвижные зрачки, сверлящие из небольших глазниц. Всё, что Макс ненавидел в других людях больше всего, впервые закрепилось через отца: вечный ёжик, грубый глухой смех, бас, раздражительность, задиристость, работа в силовых структурах. Иногда Макс с отвращением смотрел на себя в зеркало, находя внешнее сходство с отцом.

«Неужели я тоже стану таким?» — холодел он при мысли.

Когда пришло время оформлять паспорт, Макс в знак протеста выбрал фамилию матери. Он уже тогда был на ножах с отцом.

Колчак не обиделся. Только язвительно посмотрел на сына непроницаемым взглядом убийцы и задумчиво буркнул:

— Ну-ну.

Колчак жил по правилам, которые сам же и устанавливал: приходил и уходил, когда хотел, пьяный заваливался в три часа ночи, накидывался на мать с кулаками, обкладывал её трёхэтажным матом. Пока Макс был ребёнком, эти стычки происходили редко, но с годами характер борца менялся в худшую сторону. Мать орала болезненным криком из спальни, затыкая рот фалангами пальцев. Она рыдала, скулила за дверью, билась головой об стенку, просила отпустить. Макс готов был вскрыть себе вены от горя. Он даже подумывал зарезать отца ножом или найти ружьё и застрелить ублюдка. Дверь в спальню была заперта, и он ничего не мог поделать. Когда под утро мать выходила на кухню, на её распухшем безжизненном лице отражался леденящий душу ужас ночных пыток, потухший стеклянный взгляд застывал на холодильнике, надолго отключался от реальности. Она скрывала побои под длинным махровым халатом, но однажды Макс подсмотрел за ней, когда она переодевалась. Хрупкое мягкое тело было сплошь и рядом покрыто свежими фиолетовыми рубцами, старые бурые следы сменялись жёлтыми грязными пятнами. На ней не было живого места. Она была игрушкой в руках тирана и не видела выхода. В худшие дни уезжала к двоюродной сестре, но неизменно возвращалась через неделю, подлечив раны. Она бы давно развелась, но так как никогда не работала и не имела своего жилья, такой вариант казался невозможным. К тому же, все эти синяки были результатом агрессивной похоти, а не откровенного избиения. Колчак насиловал её, причиняя боль, чтобы насладиться реакцией, чтобы с рёвом кончить в живое агонизирующее тело, червяком извивающееся под ним. Он бил её наотмашь, заставлял убегать только для того, чтобы догнать и изнасиловать. Взять её на полу, вытащить из-под кровати, сорвать трусы, разорвать ночнушку, ударить, чтобы она зарыдала — только так он испытывал дикое возбуждение, только так он мог загнать в неё железный хер и кончить в бабу, которая, как и все женщины в его представлении, была обычной шлюхой.

...