Культ Великой Матроны

Не самая простая для восприятия вещь, особенно когда смотришь в более широкой перспективе. Если этому не ужасаешься, то только по привычке.

Можно долго рассуждать, почему так вышло. Иногда я просыпаюсь ночью, и с моих глазах словно спала пелена. Кристально чистым взглядом я смотрю на всё это и чувствую, как хрупка та грань, которую всегда считал спасительной.

Мы не прекратили считать это проявлением другого порядка, не сексуального, даже если внешне это ничем не отличалось. Любительница поболтать с подружками, мама ощущала дискомфорт, когда те обсуждали личную жизнь, опускаясь иногда до едва слышного шёпота. Ей хотелось вставить свои пять копеек, и она могла бы это сделать, но... понимала, что не может.

Ей пришлось наловчиться в красноречивом молчании. Ей нравилось намекать на что-то такое, от чего подруги приходили в возбуждение.

«Ну, перестань, Кать! — просили они. — Хватит уже мучать нас!»

Надя с Ирой, при всей их внешней респектабельности, не были щепетильны в плане того, что касалось супружеской верности. Среди них мама была как белая ворона, но отнюдь не из-за того, что у неё не было секса. (Хотя, повторюсь, мы не считали это сексом.)

Однако она увиливала от всех подробностей. Только однажды показала комплект нижнего белья, который я заказал для неё в интернете. Этого оказалось более чем достаточно: Надя с Ирой неуверенно переглянулись. Нарядить зрелую женщину в «костюм» супергероини, не предполагающий сокрытия интимных мест... Кому могло прийти в голову такое? Об этом шлюховатые Надя с Ирой и слыхать не слыхали.

Что же касается папы, то то всему привычному он не относился иначе как к собственности. Что в общем нормально. С годами это происходит в многих семейных парах. Лишь изредка он с одобрением отмечал старания жены, чувствуя, что надо как-то поощрить «ухоженность» супруги.

Я так и вижу их воркование. Верность друг другу в привычке следовать привычке. У мамы при этом колотится сердце. Это правда: у неё нет ни единого волоска там, внизу. Совсем-совсем. Достаточно ли этого, чтобы заподозрить в неверности?

Опасений было предостаточно. Мама не всегда рисковала покупать лишние презервативы. Иногда это делал я. Но чаще мы обходились «как-то иначе».

Наши оргазмы мы старались максимально отдалить друга от друга по времени, чтобы они случайно не наложились. В этом был некий залог, некая жертва. Мы убедили себя, что так нужно. Я входил внутрь лишь затем, чтобы парочкой верных движений вогнать маму в оргазм. Потом я позволял себе быть сколь угодно небрежным. Мне позволяли.

Кстати, именно поэтому их так неоправданно много, всех этих «неизысканных» кадров: от кончика маминого носа и до начала грудей — всё сплошь в моих «художествах».

Она понимает, что рано или поздно это выйдет боком. Поначалу я всё удалял. Потом оставлял всего парочку: яркий педикюр на ухоженных ножках, красиво сведённые икры. И через раз, буквально украдкой, чуть сдвинутые в сторону трусики, приоткрывающие вид на пухленькое начало киски.

Я всматриваюсь в её лицо. Она не говорит ничего. Делает вид, что не заметила, что не удалил их. Не хочу чувствовать себя виноватым, и, кажется, она это понимает. Я бы никогда не показал их тому, кому не доверяю.

Я знаю, что в некой точке будущего что-то эдакое уже существует. Уже есть некий задел. Точка, движущаяся в обратном направлении вплоть до момента настоящего. Однако никто и не думает хоть как-то её приблизить. Как можно? Ведь мама знает всех, кому я могу доверять. Такие вещи можно лишь пустить на самотёк. Никак иначе.

Я представляю себе некий финал. Я уеду учиться в другой город. Собственно, как и мои друзья. Став взрослыми, мы взглянем на многие вещи в совершенно иной перспективе. Едва ли кому-то из нас придёт в голову хвастаться перед кем-то давним секретом. Ведь и секс перестанет быть тем, чем был когда-то. Но, возможно, общая тайна вновь соберёт нас вместе. И не раз.

Однако здесь и сейчас, в данный момент времени я опять «слышу» молчание. Оно напоминает безразличие. На «незаданный» вопрос я слышу полу безраличный ответ. Своим равнодушием мама хочет меня подразнить и ничуть этого не скрывает.

Красный огонёк на цифровой камере не прекращает гореть. Ролик получается длиннее чем обычно, но кадр пустует. Но ничего и не нужно. Всё, что имеет значение — голос. Услышать его — самое откровенное, что можно вообразить.

Вопрос я на самом деле задал, просто не успел нажать «запись». И, видимо, мы о чём-то говорили, но не факт, что о чём-то важном. Я лишь хотел записать её протестующий голос.

Я разворачиваю камеру на столе, и в неприглядных деталях она фиксирует незапахнутый халат. Мои руки обнимают женщину со спины. Она одного со мной роста. Я часто сравниваю её с тётей Ирой, у той стройные ноги переходят широкий зад так же нескладно. И когда я прошу маму пересказать «истории» Ирины, то всегда воображаю её на четвереньках. Что ни говори, а занятия фитнесом дают свой эффект. С мамой они ходят в один и тот же спортзал, и воображая Ирину, я отталкиваюсь от куда более близкого мне образа:

...