Ночной Рок-Н-Ролл

Был тихий летний вечер. Алексей стоял у окна и курил. К пустоте в квартире он привык давно. И по существу, ему нечего было делать дома, но в служебном кабинете не на чём было спать. Он возвращался сюда только ради кровати. И ради своей родной бабушки. Она приходила к нему. Не часто, где-нибудь раз в месяц. Приходила каждый раз вечером, без звонка. Садилась в кресло просто, точно виделись час назад. Иногда говорили до утра. Иногда молчали, попивая чай и поглядывая друг на друга. Альбина не стригла волос, чтобы не следовать моде; вместе с тем, она укладывала их так плотно, как будто боялась, что в ней заподозрят женщину. Алексей смеялся:

— ты похожа на Тенвилля.

Она не знала, как это такой, и даже немного сердилась, подозревая подвох. Алексей знал, что она придёт именно сегодня. Чувствовал. Как-то раз спросила:

— вспоминаешь, мол, бывшую жену-то свою?

— Нет. Не вспоминаю.

Так получилось, что самое начало супружества обошлось без любовной игры, без шалостей и излишеств, и главное, без той греховной силы, что доставляет первобытную сытость душе. Со временем ему надоел этот полуголодный любовный паёк. Поначалу старался щадить самолюбие жены, а потом была жуткая сцена, с признаниями, претензиями, недовольством, правдой-маткой, выяснением отношений, взаимными упрёками, слезами, гулко хлопнувшей дверью, судом и штампом в паспорте, означавшем, что свободен он отныне, как птица в полёте. И ещё спросила:

— как же ты без бабы? Водишь сюда кого-нибудь? — Огляделась. — да не похоже. Дрочишь что-ли? — Просто так спросила и даже заботливо.

— Ну да, дрочу. Дрочу, бабушка. А что? — Посмотрела в глаза. Закусила губу. И стремительно ушла...

Алексей не был удивлён, когда внезапно открылась дверь. Альбина медленно подошла к нему, и встала, чуть слышно скрипя сбитыми, на стоптанных каблуках, туфлями. На одно мгновение он увидел её глазами любовника, и понял, что знает всё наперёд. Наверное, Альбина будет покорна и трогательна. У неё не будет торжествующих глаз победительницы. Она не спросит его ни о работе, ни о завтрашнем дне. Конечно, она будет стыдиться своего полного тела и нелепой комбинации.

— Много куришь.

— И дрочу много.

Альбина встала рядом у окна, царапая истрескавшуюся шпаклёвку подоконника. Алексей посмотрел на неё исподлобья. Не выдержала взгляда, отвернулась. Открыла окно. Завихрились занавески, по-птичьи затрепетали ожившие бумаги на столе. Ветерок зашевелил прядку волос над её ухом.

— Ты ведь всё понимаешь. Да, бабушка?

— Да.

Оба замолчали. Они знали, что наступит потом. Не знали только, как и с чего начать.

— О чём думаешь, Лёша?

— Сама знаешь.

Она взяла внука за руку, и его лица коснулось её дыхание. Стан её был округл и крепок, платье на груди колебалось.

— Как ты себе представляешь наши... наши отношения?

— Я сейчас разденусь, Лёша, и лягу в кровать. Потом разденешься ты, и тоже ляжешь в кровать...

Не дожидаясь его ответной реакции, Альбина начала раздеваться... В кровати они шептались — глупые, растерянные слова, при помощи которых любовники ощупывают друг друга, как слепцы.

— А ещё я хочу, чтобы ты ругалась, грязно ругалась, понимаешь меня?

— Конечно, Лёша. Не стесняйся, не надо. Что ещё? Говори мне всё начистоту. Я пойму... Что молчишь?... Ну ладно, я сама. Ты хочешь видеть, как я писаю? Да?

— Да.

— Тихо, Лёшенька, всё нормально. Ну, мы же договорились... Что ещё?

— Видеть, как ты какаешь.

— Так, а ещё? Как я дрочу? Конечно, Лёша.

— Как ты... это самое... с другой женщиной...

— Только с Милой. И ни с кем больше. Помнишь Милу?

— Помню, как же. Подруга детства. А ты с ней что?... давно? как? где?

— Давно, давно. Дома, в лесочке, на отдыхе в Пицунде.

Щекой она чувствовала его замедленное, в два тёмных ветра, дыхание. И вдруг они разом, как по команде, поцеловались, так неистово и жарко, как никогда, наверное, в жизни. Нет, ещё не существовало точного определения её чувствам. Это была производная обожания и покорности.

— Положи руку мне на грудь... Слышишь, слышишь, как бьётся сердце? — тихонько засмеялась, морща лицо чуть застенчивой улыбкой.

Рука внука ложится на грудь, и Альбина блаженно закрывает глаза, и хочется ей, чтобы эта минута длилась вечно.

— Давай, поебёмся, Лёшенька?

Она словно податливая глина, и он не хотел, да просто не имел права отвергать это.

— Как нужно просить?

— Выеби меня, суку, засунь свой хуй в эту дырку. Давай, помогу. Вот так. О, твой хуй в моей пизде... — Как же приятно подчиняться своим порывам!

— Засунь палец в мою жопу!

— Слушаюсь, мой повелитель...

Исступление, нежность, сладкая боль. Она любила его больше, чем себя самое, и могла бы, кажется, отдать за него жизнь.

— Как ты хорошо ебёшь меня, Лёшенька! /лёгкий горячий шёпот/ Тебе нравятся мои сисечки? /вот оно, истинное счастье! / А моя попочка? Ну, погладь же её, погладь! /о! наслаждение! / Твой. Хуй. В моей. Пизде. /сердце сорвалось с цепи, сбит ритм дыхания, как дрожат пальцы/

...