Sexзорцист

Юная послушница робко вошла в полутьму кабинета, со страхом и любопытством стреляя по сторонам огромными зелёными глазищами из-под пышной золотистой чёлки, что кокетливой волной струилась из-под черного с белой окантовкой монашеского плата. Книжные шкафы тёмного дерева терялись в темноте под потолком, монументальный письменный стол втаптывал в паркет ковёр длинного ворса, тяжелые изумрудные портьеры путали остатки света в своих складках. Напротив неё, сложив руки на груди и чуть прислонившись к столу, стоял инквизитор. Лицо его было неподвижным и суровым, надменно и беспристрастно сияла белая вставка его воротника. И он не подал руку для поцелуя, что было уже совсем плохим знаком.

Тонкие, идеально наманикюренные пальчики послушницы теребили подол мини-рясы, едва прикрывавшей ягодичные складки; длинные ноги её, оплетённые чулками-сеточкой, переминались, подламываясь на двадцатисантиметровых стриптизёрских каблуках. И без того прущие из глубокого декольте её белоснежные, круглые, огромные груди при каждом взволнованном вдохе просто-таки выпирали наружу, грозя или порвать чёрный шёлк рясы, или вырваться из её плена.

Инквизитор грозно молчал.

— Монастырь полон слухами, — наконец сказал он. — Ты утонула во грехе.

— О, это ложь, святой отец! — пролепетала послушница.

— Молчать! Я вижу грех со ста метров. И ты, Лаура, погрязла в нём. Грех прёт из тебя, подобно твоей порочной плоти!!! — яростно оскалившись, инквизитор ткнул пальцем в налитые, упруго-податливые, болезненно стиснутые корсетом титьки Лауры. — И грех твой — гордыня, — он на секунду замолчал, набрал полную грудь воздуха и заорал: — Как смела ты, войдя ко мне, остаться стоять?! На колени!!!

Охнув, Лаура пала ниц, далеко вперёд выпростав руки. Изящная спинка её прогнулась, юбка мини-рясы поползла к пояснице, обнажив очаровательные круглые ягодички, перечёркнутые узенькой тесёмочкой стрингов. Распущенные волосы выбились из-под платка и рассыпались по спине, сияя золотом на чёрном шелке, распластавшиеся о пол огромные груди аппетитно выпирали по бокам стройного тела. Скуля и плача, девушка колотилась о пол лбом.

— Грешница! Грешница! Грешница! — грохотал сверху инквизитор, неторопливо обходя распростёртое тело. Оказавшись сзади, он надолго остановился, с неудовольствием разглядывая аппетитную попку. Стринги скользнули меж половых губок девушки, и потерялись в них, как будто пиздёшка закусила тесёмку пухлыми губёшками и теперь активно слюнявила ткань — влага, затемняя тесёмочку, расползалась по голубеньким трусикам вверх и вниз.

— В монастыре говорят, что ты ввергаешь мужчин во грех, — сказал инквизитор пизде.

— Это ложь, святой отец! — проплакала в пол Лаура.

— О, нет! — отец-инквизитор продолжил обход дрожащего девичьего тела, скользя взглядом по изгибам точёной талии, округлостям выпирающей из-под тела груди, золотым локонам, так эстетично разлившимся по чёрному шёлку рясы и, конечно же, задерживаясь на сверкающих белизной круглых, упругих ягодицах. — Говорят, что ты соблазняешь их самим своим видом.

— Но вы сами закупили для нас рясы в секс-шопе, — ныла послушница.

— Правильно. Потому что ты должна каждую минуту осознавать, что порочна одним своим существованием. Самой своей плотью ты, женщина, — воплощённый грех!

— Но в этих рясах нас хотят все встречные мужчины!

— А ты всем своим видом, всем своим поведением, всем своим лицом должна демонстрировать, насколько непорочна, недоступна и свята! От тебя должно такой духовностью нести, чтоб мужики мигом опускали свой греховный орган!... Кхм. Я имел ввиду — глаза.

Он остановился перед девушкой:

— И в подтверждение моей правоты ты стыдишься смотреть мне в лицо. В глаза мне!

Лаура испуганно вскинула голову. Инквизитор задумчиво уставился на открывшиеся ему раздавленные о пол и упруго выпирающие груди, прямо в призывно темнеющую ложбинку между ними:

— Ну конечно... Как с таким блядским лицом вообще возможно показать мужикам святость?

— Но вы сами заставляете нас ярко краситься!

Инквизитор строго посмотрел на прекрасное курносенькое личико девушки.

— Правильно. Потому что христова невеста должна красотой своей быть подобна ангелу. А ты учись надменность изображать. Неприступность. А то горишь зелёными глазищами, аки кошка похотливая! А как ты ходишь, прости Господи?! Я видел, как ты вошла сюда поступью блудницы!

— Но вы же сами наложили на меня вечную епитимью «Высоких каблуков»! — вскричала голопопая послушница, застывшая в колено-локтевой позе. — Чтоб я, испытывала неудобство при каждом шаге и не забывала, что хожу по грешной земле.

— Да, но я не учил тебя при этом вилять жопой!

— Но невозможно же на таких каблуках ходить по-другому! Только — ножка перед ножкой, ножка перед ножкой. Как манекенщица! Вы же сами научили меня так, когда ножки мои цепочкой...