Утро. Приглашение к завтраку.

- Вов! Вока! Вставай! Жрать иди. Остывает всё, два раза греть не буду. Ну ты что? Спишь ещё?

Матушка зашла в комнату.

- Вставай, кобелина.

- Чё сразу-то кобелина?

- Опятьменя вчера ебал?

- Когда?

- Вчера.

- А чё сразу я?

- А кто?

- Я откуда знаю. Ты где на гулянке была? Вот там и ебали.

- Ты чё городишь? Чё городишь? Там бабы одни были.

- Вот они и ебали.

- Кто, бабы? Дурак,чё ли? Как они могут?

- А я откуда знаю. Может они эти, как их? А, вспомнил, лесбиянки.

Мать замахнулась полотенцем

- Я вот те дам сейчас, лесбиянки. Выпорю вот, будешь знать, как с матерью разговаривать.

Вовка подставил руки, поймал полотенце и рванул его на себя. Мать, не ожидая такого, качнулась и навалилась на сына. Он ухватил её за руки и потянул к себе. Начали барахтаться. Вовка слегка поддался. Всё же матери с ним, семнадцатилетним, не справиться. Да пусть порадуется. И матушка, торжествуя победу, завалила сына, уселась ему на живот, прижала руки.

- Ну что, сдаёшься?

Материно платье в пылу борьбы сбилось, задралось, а трусы она с утра не надела и её влажная и горячая пизда коснулась Вовкиного живота, заёрзала по нему. И в ответ на это прикосновение сразу же среагировал хуй, с любопытством высунувший голову из-под резинки трусов.

- А кто это у нас тут в гостях такой хороший? А, пизда! Привет! Тебя-то мне с утра и надо.

Не успела мать порадоваться победе, как уже оказалась внизу, под сыном, ловко втесавшемся меж её ног. Платье задралось до грудей, обнажая пухленький живот со впадинкой пупка, широкие бёдра и треугольник рыжих волос там, где бёдра сходились с животом. И Вовкины руки торопливо зашарили меж бёдер, выискивая дырочку входа для любопытного хуя.

- Ты чё? Ты чё делаешь? Отпусти! Щас же отпусти! Нет! Нет! Не надо! Не хочу!

Как же отпустить, когда хуй уже в пизде? И Вовка ритмично закачался на материном животе, вгоняя в пизду свою дубину. Что есть, то есть. С возрастом у него действительно отросла приличная дубина. Слегка искривлённая влево, хороших таких размеров, а уж сколько стоит - просто мечта. Он мог гонять и по часу. Но обычно меньше. Всё же устаешь, хоть это и не вагоны разгружать на станции, где он подрабатывал грузчиком. А мать продолжала

- Всё! Я на тебя рассердилась. Помогать не буду.

Это она сгоряча. Ойкнув при первом вторжении, немного полежав безучастно, зашевелила задницей, потом закинула ноги на сына, а вскоре уже ритмично, в такт Вовкиным движениям двигала попой, насаживаясь на хуй и явно получая от этого удовольствие. Щеки покраснели, рот приоткрылся, из него вырывались звуки то ли стоноа, то ли наслаждения. Глаза она зажмурила, как всегда, нос сморщился.

При наиболее глубоком толчке, когда головка хуя доставала до матки, рот округлялся, будто мать хотела произнести букву "О". Она и произносила. Только не "О", а "Ой!".А в остальном было безмолвие. Никаких разговоров, только шлепки тел, сопение, скрип кровати и изредка материны айканья и ойканья. Вот зад её зачастил, заторопился. И Вовка ускорил свои движения. А когда мать замычала, сжала бёдра, выгнувшись дугой и вставая почти что на мостик, Засадилособенно глубоко, прижался лобком к лобку и кончил, выплёскивая сперму в материно лоно.

- Скотина! Наглый!

Мать сидела на краю кровати. Поправляя спутавшиеся волосы незлобливо ругалась.

- Чё сразу наглый-то?

- Без спроса потому что. У нас двери нарасхлебячку. Даже крючок не накинула. А зашёл бы кто?

- Да кто придёт?

- Да хоть кто. Вставай. Остыло всё уже, греть не буду. Жри холодное. Сам виноват.

- Подогреешь.

- Чё это?

- Любишь меня потому что.

Мать извернулась и со звонким шлепком её ладонь припечаталась к Вовкиной заднице.

- Ай! Больно же!

- Больно ему. Потерпишь. Я же терплю твою наглость, издеватель. Всё, вставай.

Сама встала, пошла, придерживая платье на уровне пояса. Вовка смотрел ей вслед. Красивая она. Вон спина какая, а уж задница! Крутая, при ходьбе так и играет. Сколь раз целовал эту жопу и не счесть. Нравится она.

Заложив руки за голову, сладко потянулся. Нахлынули воспоминания.

После смерти отца мать начала топитьтоску и горе в вине. Точнее в водке. Часто приходила домой на автомате, невминяемая. Вовка дотаскивал её до кровати, раздевал, укладывал. Жалел. А мать опускалась чем дальше, тем больше. Вот и в тот день она пришла, едва стоя на ногах. Как до дома только добралась и в сугроб куда-нибудь не завалилась. Вовка потащил её, брыкающуюся, в комнату, повалил на кровать, начал стягивать платье. Ему всего-то 18, а матушка весом полных килограммов восемьдесят, так что приходилось поднапрячься. Справился. Стянул сорочку, расстегнул лифчик. Всё отработано, не в первый раз. Когда начал стягиватььрусы, увидел, что матьпросто уссалась.

Трусы были мокрыми,...