В застенках

Господи, хреново-то как… Неужели эти мордатые уроды действительно добавляют в свое и без того говенное пиво стиральный порошок, чтобы оно хоть как-то пенилось? Разве можно над людьми такие эксперименты ставить? И это на пятом году перестройки, во времена невиданного расцвета демократизации и гласности! Вот собрать бы этих уродов в кучу, да и отправить в наш расчудесный Институт прикладной физиологии. Уж там бы с ними поэкспериментировали… В следующий раз надо будет сунуть им в морду удостоверение. То-то они со страху в штаны наложат!

Впрочем, глупости все это. Чего мне, физически крепкому вчерашнему дембелю, а ныне без пяти минут кадровому сотруднику органов госбезопасности (да-да, тех самых, ребята!), сделалось бы от какого-то паршивого пива, даже если в него намешали стирального порошка? И не такую гадость вливали внутрь в светлые времена «угара трезвости»… Нет, не от этого на душе сегодня муторно. Но напиться мне вчера действительно хотелось до колик.

И, поверьте, было отчего.. Бывают такие дни, когда я почти ненавижу и самого себя, и свою будущую работу. К счастью, это быстро проходит. Пройдет и в этот раз. Но тот канун Международного женского дня, когда со мной случилось это своего рода лишение моральной невинности (а как еще назвать то, что произошло?), я не забуду никогда, хотя и жалеть особенно ни о чем не стану. Это был день, когда я окончательно понял, что в нашей стране с людьми можно вытворять буквально все. И что я теперь до конца жизни буду к этому причастен.

К тому времени я уже второй год являлся слушателем не скажу какого учебного заведения, и считал, что дорожку свою выбрал раз и навсегда. То, что с этой дорожки мне в будущем предстоит безжалостно сталкивать под откос чужие судьбы и даже жизни, я, не будучи дураком, осознавал вполне отчетливо. Не такая у нас страна, чтобы бороться с врагом в белых перчатках. Но пока практические занятия ограничивались учебными стрельбами, рукопашным боем и основами минно-взрывного дела, все это воспринималось не более, чем далекая от жизни абстракция.

Зато сам факт принадлежности к пусть и недолюбливаемой в народе, но все же привилегированной касте адептов щита и меча, поначалу меня буквально опьянял. Да и не одного меня. Приятно, знаете ли, в двадцать с небольшим ощущать себя чуть ли не тайным вершителем судеб мира! Ну, или хотя бы, верить, что ты таковым вскоре станешь…

На втором курсе к прочим специальным предметам добавилась дисциплина, смысл которой состоял в умении получать нужные сведения от потенциальных источников информации. Поскольку вариантов тут море, то и курс растянулся на целых два учебных семестра. Изучали мы буквально все – от методов идеологического убеждения и материального стимулирования до морального подавления и физического воздействия.

Искусство применения последнего заключалось в умении причинять максимальные страдания, не нанося видимых повреждений и, по возможности, не доводя дело до гибели объекта. Тут уж было никак не обойтись без фактических знаний в области человеческой анатомии, физиологии и кое-чего еще, о чем читателю знать не следует. Вот так я и оказался на практических занятиях в закрытом Институте прикладной физиологии.

Подозреваю, что первое наше посещение этого странного НИИ, окруженного четырехметровой стеной с двумя рядами колючей проволоки, носило не столько учебный, сколько сугубо провокационный характер. Думаю, в тот раз нас, по большому счету, просто проверяли на вшивость. Поскольку наша реакция на увиденное могла быть и впрямь непредсказуемой.

Смотреть на людей, бьющихся в конвульсиях под ударами электрического тока или трясущихся от холода в «антисауне», действительно было не слишком приятно, хотя кое-кто из курсантов и находил это зрелище по-своему забавным. Разумеется, нас заверили, что участники этих экспериментов являются в массе своей добровольцами, но верилось в это с трудом. Впрочем, охотно допускаю мысль, что отдельные бомжи и прочий опустившийся сброд за деньги и дефицитную нынче выпивку могли и впрямь решиться на такое самоистязание.

Идея же замены подопытных крыс и кроликов на живых людей показалась мне вполне разумной. Правда, это немного попахивало нацистскими застенками, но… как же иначе можно получать реальные данные о реакции человека на боль, жару, холод, электричество? Ведь надо же как-то определять порог воздействия, переходить который опасно для здоровья и жизни именно человека, а не какой-нибудь крысы! Опять же, люди бывают разные.

Мужчины и женщины, толстые и худые, молодые и старые… А вспомнить космонавтов! Разве не мучили их в термо- и сурдокамерах? Разве не крутили до потери пульса на центрифуге? Все это неприятно, но все это надо так или иначе изучать на благо будущих поколений. Было ли мне жалко подопытных? Едва ли. Я был убежден, что они в любом случае заслужили свою участь.

Примерно так я рассуждал, когда после непродолжительного перерыва начальник учебной группы капитан Алыпов строем повел нас...