Жизнь, отданная искусству

Все в этой книге — правда.
Анатолий Кузнецов. Бабий Яр.

Глава 1

Я проснулась ровно в полдень от того, что через тонкие занавески меня нещадно шпарило ошалевшее солнце. Я лежала на спине, голая, еще не пришедшая в себя от сна и смотрела на кусок синего неба. Прямой острый солнечный луч падал на мою грудь, скользил по животу и исчезал где-то ниже. Мне становилось смешно от того, что солнечные зайчики метались по комнате, перепрыгивая со стен на меня, а с меня обратно на стены. Разгорающееся лето, как будто играло со мной, а ветер ритмично раздвигал легкие шторы, пуская прямые, как сабли, солнечные лучи и мне казалось, что они вонзаются в меня, проникая все глубже. Я чувствовала, как ветер ласкает мое тело, а солнце играет с волосами, нежно перебирая их теплыми лучами, и мне стало почему-то не по себе от нахлынувших фантазий, которые я поспешно прогнала прочь.

Это был первый день моего отдыха, я лежала и радовалась, что никуда не надо спешить, что наконец-то одна в квартире и могу валяться сколько захочется. Вставать не хотелось, я сладко потянулась и провела рукой по своему телу, потом еще раз, ощутив волну удовольствия, подставила себя свежему ветру, который, как будто поняв мое желание, начал дуть сильнее... Нет, нет, я остановилась, почувствовав, как краска стыда заливает мои еще не успевшие загореть щеки и быстро села в постели, спустив ноги на пол. В полированной мебели отразилась обнаженная фигурка молодой девушки с распущенными волосами, сидящая на кровати. Легким движением я поправила волосы, продолжая наблюдать за своим отражением, встала, отметив стройность своего тела, и подошла к балкону, желая закрыть двери и прекратить сквозняк.

Вдруг я увидела, как чей-то окурок, вероятно брошенный с другого этажа, стреляя искрами, шлепнулся в мои цветы. Секунду замешкавшись, я, как была, выпорхнула на балкон, и, стараясь не помять растение, при этом тихо чертыхаясь, осторожно стала вытаскивать сигарету из горшка.

— Вот так красавица! — громко произнес старческий голос.

Я резко повернулась, прикрывая обнаженную грудь. На соседнем балконе, буквально подать рукой, на табуреточке, кротко сидел пенсионного возраста мужчина и со спокойствием, как-то не вяжущимся с восклицанием, рассматривал мое обнаженное тело через нелепые очки. Совершенно не удивившись, он смотрел так, как будто на балконы каждый день выходя по дюжине голых девиц. Его глазки буравили меня, и легкая насмешка пряталась в седой куцей бороденке.

— Курить вредно! — торжественно продолжил дед, и только сейчас я увидела, что держу в руке еще дымящийся окурок. Сама не зная зачем, наверно назло, я поднесла чужой окурок к своим пухлым губам и, сделав короткую затяжку, выдохнула в сторону старикашки, сигарета моментально обожгла мне пальцы, и я потушила ее в том горшке с цветком, из которого и вытащила, будто совершенно забыв зачем выходила. Пенсионер, не отрываясь, смотрел, как будто ожидая продолжения.

— Тебе нравится моя грудь, дед? — неожиданно для себя спросила я хриплым не своим голосом, больше не пытаясь загородиться рукой.

— Я тебя не слышу — молвил старик.

— Тебе нравится моя грудь, дед? — почти крикнула я.

Дед, кряхтя, привстал с табуретки и сделал неуверенный шаг к краю балкона. Он близоруко, через очки, посмотрел на меня, ничего не говоря.

— Тебе нравятся мои ноги? — спросила я, отметив, что спокойствие старика стало покидать его, он напряженно рассматривал мое голое тело, скользя по нему становившимся масленым взглядом, возможно от удивления, круглых глаз. Помедлив, шаркая, старик сделал пару коротких шажков, гремя по пути бутылками, вероятно накопившимися у него с зимы, щурясь и не сводя с меня глаз.

— Тебе нравятся мое тело? — я выгнулась, слегка повернувшись бедрами — Нравится, дед?
Дед не отвечал. Я ничего не могла понять, но каждая моя клеточка дрожала от непонятного восторга. Нужно было уйти, но вместе с тем мне не хотелось уходить, мне хотелось, что бы разгорающийся взгляд похотливого старика подольше держался на моем теле, а мои пальцы продолжали пахнуть дешевым табаком окурка.

— Хочешь? — я подошла, как можно ближе и провела рукой по ставшими твердыми соскам.
Дед придвинулся, насколько позволяли перильца балкона, и протянул дрожащую руку к моей молодой груди. Расстояние между нами было небольшим, но для старика и этого было много, его толстенькие слабеющие пальцы безуспешно хватали воздух совсем рядом, но не могли коснуться меня. Я весело рассмеялась старику в лицо — Даже этого не моешь!

Старик оставил попытки тянуться, вероятно, смирившись с недосягаемым. Мы стояли напротив друг друга, я обнаженная и стройная, обдуваемая ветром и он... одно слово, развалина.

— Сучка — произнес дед — Сучка ты глупая!

Я отошла от него подальше, настолько позволял балкон, старик мне показался опасным и даже страшным. Теперь он мог наблюдать меня полностью обнаженной. Его глаза совсем не казались больными и слезливыми, скорее наоборот, я даже не заметила, когда он успел снять свои очки.

...