Мы вернулись в наш город вечером. На одну ночь Вероника оставила меня у себя в квартире – я впервые побывал у нее дома. Мне там понравилось: скромно, но со вкусом. Однако это не могло повлиять на мое решение. Мы провели ночь вместе, но это была прощальная ночь. Вероника отдалась мне и позволила делать с собой всё, что угодно. Она была горячей и влажной, неутомимой и развратной, она стонала и кричала, извивалась и выламывалась, и мы почти не заснули до утра. Утром она уже не смотрела на меня. Она позвонила Анжеле и договорилась, что привезет меня на своей машине. Она возвращала вещь, взятую напрокат. Анжела попросила её подожать до вечера. Я догадывался – чтобы подготовить наказание.

Когда мы с Вероникой вошли, то в комнате, где Анжела обычно совершала экзекуции, я увидел нечто новое – Х-образную крестовину, снаряд для порки, который позволял закреплять приговоренного самым удобным для порки способом. Анжела приготовила её для меня, специально к возвращению. Откуда она знала, что я непременно вернусь?

Вероника не уточняла, в чем именно я провинился, но не возразила ни словом, когда Анжела сказала, что накажет меня по максимальной вине. Вероника смотрела, как я раздевался догола, как я снова одевал женское белье, которое обязан был тут же снять после изречения приговора; как я делал макияж и маникюр – словом, на глазах превращался снова в ШЛЮХУ. Она смотрела, как Анжела привязывала меня к крестовине, и сама взяла в руку плетку, чтобы дать мне первые десять ударов. Так предложила Анжела. Вероника не щадила меня. Я выдержал множество экзекуций, но так жестоко меня не пороли еще никогда. Вероника била с размаху по моим ягодицам, и каждый удар рассекал кожу по крайней мере в одном месте. Анжела действовала плетью ничуть не слабее, только с большим искусством, опуская её то на спину, то на плечи, то на бедра, то снова на ягодицы. Я не смог сдержать криков, и Анжела позорно заткнула мне рот кляпом. Я не помню, сколько ударов они мне дали. В глазах темнело и сознание мутилось от ужасной боли.

Вероника ушла сразу после порки. Я же не мог сесть еще три дня после этой экзекуции, а в первый день вообще с трудом передвигался. Боль смягчила горечь расставания. Не знаю, что смягчило её для Вероники, может быть, презрение ко мне. Но вскоре после этого вечера Вероника уволилась из фирмы Анжелы. Моя Госпожа была этим очень недовольна: она понимала, что является причиной. И говорила своим подругам за ужином (я слышал их разговор, прислуживая за столом), что если дела ее фирмы пойдут плохо, не кто иной, как я буду в этом виноват. А если я оказывался виноват хотя бы в мелочах, на наказания она не скупилась. Так будет и на этот раз.

Пару дней назад я услышал, что эти прогнозы оправдались. У Анжелы, без её лучшей специалистки, возникли какие-то затруднения. И теперь мне остается гадать: выйдет она из положения или не выйдет? Если нет – мне трудно даже представить, каким истязаниям она меня подвергнет. А у меня еще не зажили все рубцы от плети. Но что поделаешь? По крайней мере, я свободен от необходимости решать. Анжела вынесет свой приговор, и я опять лягу под плеть своей Госпожи. Своей королевы, своей стервы, своей владелицы – Той, которой я обязан подчиняться!



Продолжение следует.

Pages: 1 2 3 4 5