Семья Мэнсфилд (продолжение)

Глава шестая

ДНЕВНИК ФИЛИППА МЭНСФИЛДА

ДНЕВНИК СИЛЬВИИ

Папа ведет себя очень странно. Может быть, все это потому, что ему не хватает мамы, но я так не думаю. Он никогда не упоминает о ней и только однажды, несколько уныло спросил, поеду ли я в Ливерпуль на Рождество. Вот еще одна проблема! Не думаю, чтобы ему очень нравились мои тети, а я их люблю. Может быть, этого не надо. Они иногда очень нехорошо ведут себя со мной, особенно в постели, но я уже достаточно выросла, чтобы озорничать. Так говорит тетя Мюриэл. Она говорит, что большинство дам такие, только не всегда показывают это на людях. Никогда не знаешь вот в чем прелесть, так она говорит. Они трутся своими штуками о мою, и это очень приятно. Может быть, мне не нужно этого записывать. И к тому же я думаю, что мама всегда вела себя хорошо. Роза сказала мне очень плохое, ужасное. Она сказала, что когда она укладывала салфетку папе на колени, то почувствовала его штуку и она была очень твердая! Я не сказала ей, что он целовал меня в шкафу и что я тоже ее почувствовала. К тому же, это мог быть просто большой ключ. Тетя Джейн спросила, трогал ли он меня в темноте за попу. Я сказала: «Конечно же, нет!» но в точности не могу вспомнить. Все это было так быстро. Я ничего не имела против, чтобы он меня целовал. Когда-то я сидела у него на коленях, но ему это больше, видимо, не нравится. Вчера ночью я одела черные чулки. У меня еще новые панта-лончики, розовые. Тетя Джейн сказала какую-то грубость про моего пони. Мне еще никогда не приходило в голову заглядывать туда. Но оно, все-таки, очень большое, а иногда начинает блестеть. «Это Природа и ничего страшного», говорят они. Седло трет мне между ногами, и от этого иногда становится жарко. Тетя Мюриэл говорит, что мне это полезно и что я должна в это время двигать попой взад и вперед, как тогда, когда она делает там языком. Мы с Розой вчера были у них в постели. Я слышала ее стоны, Я рада, что она такая же плохая, как и я. Теперь мне этого не стыдно.

ДНЕВНИК ФИЛИППА

Нет для меня спасения в собственном доме. Может быть, никогда и не было: возможно, я собственный пленник. Меня преследуют, ставят ловушки, я не знаю, куда бежать, и много времени провожу на кушетке в своем кабинете, в полном отчаянье, пока вокруг раздается хохот, шутки, которые заставляют меня ощущать себя еще более прискорбно, чем когда-либо. Мое писание прервалось. Даже собствен-ная рукопись кажется еще более деревянной, чем могла показаться когда-то. Я не могу читать ее своими меркнущими глазами, но почему-то, о ужас, начинаю читать глазами Мюриэл и Джейн, которые побуждают меня писать вещи, которых я писать не могу. У женщин есть тело, дорогой, и губы. Изобрази их такими, как есть, а не наподобие манекенов в магазинах готового платья. Я проклинаю себя за то, что вступаю с ними в споры по этому поводу, но не всегда удается хранить молчание. Они умеют разгово-рить, заставляя отвечать на вопросы, которые сперва кажутся невин-ными, но потом оборачиваются совсем по-другому. Ты можешь описать женские губы? спросила Джейн. Поначалу я ей не ответил, но на повторный вопрос сказал, что, конечно, могу. Такое у писателя ремесло. Правда? Тогда опиши мои... или Мюриэл... или даже губы Сильвии. Страстные, мягкие, теплые, там и здесь смоченные медовой влагой. Видишь я не владею тем искусством слова, которым ты хвастаешься, зато могу сказать то, чего ты не можешь написать. Что касается бедер... Хватит, пожалуйста! Я не буду писать аморальностей, отве-тил я так спокойно, как только мог. Час был поздний. На ней был пеньюар. Через его складки, или же сквозь туман его складок, если ей так больше понравилось бы, я рассмотрел, что на ней были только чулки и сорочка. При каждом движении ее ног я. мог видеть то, чего джентльмен видеть не должен: эту греховную темноту между бедер. Живот тоже вполне просматривался. Да на тебе паранджа, Филипп. Для иных женщин это ничего, но мужчине не надо. Разговаривая таким образом, она обошла меня и встала за спиной, потому что я успел вскочить с кушетки и пересесть на простой стул. Сейчас же что-то упало мне на лицо и обвилось вокруг шеи, почти задушив. Это был шелковый поясок ее пеньюара. Я начал рьяно сопротивляться, упрашивая ее прекратить эти глупые игры. Но мне все никак не удавалось зацепить этот поясок пальцами. Ради Бога, мне трудно дышать, хрипел я. Сквозь гнутую спинку стула она надавила мне коленом в спину. Здесь же вошла Мюриэл и, заперев дверь, ринулась ко мне. На ней тоже был пеньюар, а под ним — всего лишь чулки с подвязками и сапоги на пуговичках, доходившие до колен. Ее вид был столь злобен, что мои глаза расширились. Я снова попытался сорвать веревку. Колено Джейн больно давило в спину, а в руке Мюриэл появился длинный шпагат. В мгновение я оказался их пленником, потому что Мюриэл, быстро наклонившись, привязала мои ноги к стулу. О коварство, о зловред-ность! Она слишком хорошо знала, что я не могу ударить женщину ни ногой, ни рукой, ударить так, как мне этого хотелось. Я только напрасно рвался, не в...