День Оплодотворения

лежала подо мной и смотрела на меня со страхом и любопытством, а я корчился, как на огне, потому что мой агрегат был облеплен самой вкусной плотью на свете.

— Ыггррр! — хрипел я. — Тебе не больно?
— Уже нет. Немножко страшно.
— Приятно?
— Да. Больше всего было, когда ты целовал там...
— Помогай мне!
— Как?
— Двигай попой. Вот так, как я.
— Боже, как стыдно! — Она смеялась и неуклюже подмахивала мне, понемногу входя в ритм, а я плавно трахал ее, стараясь не делать резких движений. Она доверчиво смотрела мне в глаза, стараясь оплодотворяться по правилам, как надо, и из-за этого было странное чувство — будто мы сообща делаем какую-то работу, нелегкую, но приятную и увлекательную. Как парный танец, или еще лучше — акробатическое упражнение.

— Оооу... Горячо... и странно так...
— Приятно?
— Оооу... Не знаю. Да.
— Помогай, помогай мне...

Ритм ускорялся. Покрасневшая Эри увлеклась, пыхтела и наподдавала мне хозяйством, надетым на агрегат до основания. Она держалась за мои плечи, а я — за ее, и мы смотрели друг другу в глаза, как танцоры. Потом я вдруг вспомнил, что у нее есть сиськи, лучшие в мире сиськи, и что они тоскуют без дела.

— Ааааоооуу! Ты что делаешь? Ты доишь меня, как корову?!
— Приятно?
— Не знаю... Да. Да!!! Оооуу...

Я изогнулся и стал сосать ей грудь. Соленые комочки, натисканные мной, были горячие и тверденькие, и чувствительные до ужаса — Эри сбилась на визг и выгнулась дугой, чуть не выломав мне агрегат. Потом мне захотелось посмотреть в ее глаза, шоколадные с золотинкой, и я поднял голову.

Мы трахались уже без дураков. Лобки наши терлись, как наждак, внутри все хлюпало и чмокало, и ноги постоянно лягались и сплетались в узлы. Эри была бурякового цвета. Рот ее раскрылся, глаза расширились и потемнели, как черные агаты или угольки. Она поймала мой взгляд и улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ, трахая ее в самое нутро. Она здорово разошлась — пыхтела, стонала и подмахивала мне на все сто. Я смял ей сиськи, и она благодарно взвыла, подбросив меня попой до потолка...

Такого секса у меня еще не было. Трахать ее, юную, красивую, возбужденную, как кошка, было зверски приятно, но не в том дело. Мы трахались, глядя друг другу в глаза, и было удивительное чувство единства, будто мы танцуем головокружительный танец и понимаем друг друга телами и взглядами.

— Ты когда нибудь целовалась с мальчиками? — спрашиваю ее.
— Нет... Видела, как другие...

Я нагнулся и влип в нее губами. Мы были одного роста, и рот пришелся точно ко рту, как паз к пазу. Я вцеловался в нее до оскомины, высосал ей ее губки и язычок, вылизал ей всю сладкую начинку... Эри задохнулась, заурчала медведицей, обвила меня руками и ногами — и вжалась в меня так, что мы вдруг действительно стали одним телом.

Это единство ударило по нервам, смешалось со сладостью ее ротика, в которой я тонул, как в варенье — и вдруг вскипело во мне:

— Ыыыыы! Ыыыыыыыы! — ревел я от блаженства и вламывался в Эри, и натягивал ее на себя, чтобы еще, еще глубже, до самого сердца, и кусал ей губы, облепившие меня сладкой оскоминой...

— Я поняла, — говорила мне Эри непослушным голосом, когда я выкончался до капли. — Я поняла: оплодотворение — это откровенность.

Я поднял голову и посмотрел на нее.

— Поэтому и голые, — продолжала она. — Чтобы совсем-совсем все открыто. Я разговаривала с тобой телом. Поэтому и стыдные места... Мы разговаривали ими. И там, наверно, нельзя лгать...

«Можно. Еще как" — подумал я и спросил ее:

— Как ты?
— Мне понравилось. Очень, — она засмеялась. — Будто мы работаем вместе, или танцуем, и все-все понимаем, прямо как одно тело...

Я изумленно смотрел на нее и слушал, как она описывает все мои ощущения, слово в слово, а потом сполз ниже и раздвинул ей ножки.

— Это же уже все? — спрашивала она. — Ты оплодотворил меня?
— Нет, Эри. Это еще далеко не все, — сказал я и лизнул липкий бутончик.

— Ааааоооууу! Ой-ей-ей, ты что делаешь!... — заголосила Эри. — Ой-ей-ей, как приятно, ааааааа!... Оооо, ой, ой, ну что ты...

Когда она обмякла и застыла без движения, я прилез к ней, шурша пластиковым сеном, которое пахло, как настоящее, и стал выглаживать ей усталое тело, любуясь каждым изгибом.

— Ну, рассказывай, — говорил я, щекоча ей бедро. Почему-то мне очень хотелось, чтобы она говорила со мной.
— Что рассказывать?
— Ээээ... все. Рассказывай все.
— Все? — Эри устало рассмеялась. — Я даже не знаю, как сказать. Я не знала, что так бывает.
— А теперь узнала. И что, никогда не дро... не делала себе так?
— Нет. А как это — себе?
— Потом покажу. Отдыхай.
— А и правда — будто долго работала...

Мы лежали, ласкались, болтали, потом снова трахались, держась за плечи друг друга, и снова лежали, ласкались, болтали — и снова, и снова... Когда вдруг замигал зеленый глазок и деревянный голос произнес — «Уважаемый Осеменитель, спецлагерь закрывается через...